Джордж Клуни не отрекается от славы вечного холостяка и ловеласа, следующей за ним по пятам, с иронией воспринимая домыслы и сплетни. И всегда рад поделиться собственным — глубоким и проницательным — взглядом на жизнь.
О любви
Я не думаю, что мои романы отличаются от романов других мужчин. Они просто получают большую огласку и в несколько раз преувеличены.
Я старомодный романтик. Даже купил пианино, чтобы играть по вечерам тему из «Касабланки».
Женщина должна ощущать что ее любят, и еще в ее бокале всегда должно быть шампанское.
Я спал с таким количеством женщин, столько раз бывал в клубах и на частных вечеринках, что офисная работа уже не для меня.
О жизни
Выходить из формы – одно удовольствие, влезать обратно – мука мученическая.
Нужно признать, что стареешь, смириться с этой мыслью и использовать все преимущества этого возраста.
Долгое время я был беден, так что теперь испытываю чувство вины от собственного богатства, которое пришло ко мне вместе с успехом. Мне очень трудно примириться с мыслью, что в то время, когда я строю одно из лучших казино в мире, многие дети умирают от голода.
Мой дядя Джордж был горький пьяница. Однажды мы нашли его на ипподроме «Ривер-даунс» в Цинциннати, в чулане для упряжи, — он спал там, старик с длинной седой бородой. Благодаря дяде Джорджу я многое узнал о смерти, потому что был с ним, когда он умирал. И главный урок такой: смерть — это самое личное дело из всех, которые тебе предстоит сделать. Меня упрекают: «Вы не хотите иметь детей? (А я и правда не хочу) Разве вы не боитесь умереть в одиночестве?» Все умирают в одиночестве. И точка. Это очень личное дело, и, когда дядя Джордж умер, он смотрел куда-то… не знаю куда. После этого я научился смотреть на жизнь трезво, а именно: в жизни будет много всяких неприятностей. А еще я хорошо знаю, чего не собираюсь делать. Дядя Джордж сидел в постели — ему было шестьдесят восемь. Он посмотрел на меня и сказал: «Как обидно…» Я и сегодня не знаю, о чем он говорил: о курении, которое разрушило его легкие, так что под конец он едва дышал, или о пьянстве, или обо всей своей жизни — что он не стал тем, кем мог стать при всех своих задатках. Но я пришел к выводу, что не хочу проснуться когда-нибудь в шестьдесят пять лет и сказать: «Как обидно».
О творчестве
Я добился гораздо большего, чем мог мечтать.
Я люблю свои легкомысленные фильмы. Они помогли мне купить хорошую виллу и спонсировать свои серьезные фильмы.
Я знаю, что делать с папарацци. Я буду каждую ночь в течении трех месяцев проводить с известной актрисой: одну ночь с Холли Берри, одну с Сальмой Хайек, а потом прогуляюсь по пляжу, держась за руки с Леонардо ДиКаприо… Так я сведу их с ума.
О семье
Бросьте, девочки — пока я люблю водку, шашлыки, мотоциклы и свежий ветер, мне не нужны тихие семейные вечера и плач ребенка.
Мой брак мало чему меня научил, потому что я тогда не был расположен учиться. Это не значит, что я не любил женщину, на которой женился. Но к чему я действительно не был готов — это к тому, что, если дела пойдут по-настоящему плохо, я должен все старательно исправлять. Мне было 28 лет. У меня не хватало терпения и не хватало готовности идти на компромиссы. Если бы я был постарше, может, мне и удалось бы наладить нормальную семейную жизнь.
Самое лучшее, что есть в моей жизни — это друзья, которых я считаю своей настоящей семьей вот уже двадцать пять лет. Это все те же ребята, которые ничего не спускают мне с рук, и я им отвечаю взаимностью. Им плевать, где я работаю. У них своя работа, своя жизнь и свои семьи. Но каждое воскресенье мы ходим в кино, играем в баскетбол, собираемся на семейные посиделки или ездим куда-нибудь вместе. Мы бережем нашу дружбу. Я берег ее гораздо сильнее, чем свой брак.
Помню, как в детстве мы сидели на семейном сборище вокруг моего дяди Джорджа, а он говорил: «Чик, сними палец для Джорджа, Тимоти и Ады Фрэнсис». У дяди Чика был искусственный палец, и он притворялся, что отрывает его, и клал на стол. «А теперь, Чик, вынь свои зубы». И Чик вынимал протезы и тоже клал их на стол. «А теперь вынь глаз и положи его на стол, чтобы молодежь могла на него поглазеть!» Чик извлекал свой стеклянный глаз и выкладывал его перед нами. А дядя Джордж говорил: «А теперь, Чик, отвинти себе голову». И все мы кидались оттуда врассыпную, потому что, когда тебе четыре года, ты можешь поверить во что угодно.
